Исследователь родословных Евгений Федотов комментирует опыт создания генеалогического древа своей семьи, разные подходы к поиску сведений о представителях разных сословий в дореволюционной России, условия для работы исследователей родословных в разных архивах, и другие вопросы.

— В 2025 году я стал профессиональным исследователем родословных, закрыв в январе свой бизнес, и чем больше времени проходит, тем больше я понимаю, что это был правильный ход — теперь хобби стало профессией. И если первые год–два я делал упор на свою родословную, то сейчас я ей занимаюсь постольку–поскольку — кстати, у меня из четырёх веток три ветки старообрядческие, и это сразу проблемы по женским линиям, потому что браки семейских официально в церквях не регистрировали — допустим, добыть девичью фамилию прабабушки — это целое дело. Приходиться заниматься аналитикой — я знаю отчество, знаю год рождения и знаю, что от осинки не родятся апельсинки, и что семейские в основном женились на своих. По Новой Бряни я вижу, откуда в основном они брали девок замуж — таким образом, круг сужается, и по своей прабабушке я очертил его до двух семей. Кроме того, у каждой семьи с есть ритм рождения детей — они рождаются более или менее в одно время и даже бывает в один месяц. Например, мы с братом оба февральские, дети у меня апрельские и июньские, внуки мартовские, апрельские и июньские. У старшего брата дети тоже родились в феврале–марте. Плюс раньше в больших семьях, когда детей было много в силу экономических причин, выдерживался определённый
интервал рождения детей. Он у всех был разный — в некоторых семьях рождались погодки, в некоторых был интервал в два года, а где–то — четыре года, и это более или менее чётко отслеживается почти всегда. Ты начинаешь искать рождение по метрическим книгам, видишь ритм рождения в год или два, и в этом ритме начинаешь искать детей. Если не находишь и видишь прогал — значит, либо ребёнок умер, либо муж отсутствовал — был на войне или ещё где–то.

— По одной только отцовской фамилии я нашёл около четырёх тысяч родственников, а моя коллега по архиву нашла и подробно изучила 50 фамилий в своей родословной — можно представить, сколько там насчитывается человек!

— Я сейчас много езжу по районам Бурятии — к сожалению, по некоторым районах отвратительная сохранность документов в нашем архиве и приходится ездить на места, чтобы там собирать хоть какие–то крупицы — например, искать в похозяйственных книгах. В каждом районе есть свои архивы и в сельских поселковых администрациях есть архивные отделы — как правило, это обычный шкаф, в котором хранятся похозяйственные книги, и человек отвечающий за него. Если повезёт, то можно найти там информацию тридцатых годов — а это уже переход в XIX век. Сложно с информацией по семейским Мухоршибирского или Бичурского районов — сохранилось очень мало документов по Новому Загану, Шаралдаю, Никольскому, Хонхолою и самой Мухоршибири, хотя по православным всё более или менее благополучно, если сохранились метрические книги. Моя версия — всё скурили на самокрутки во время революции и гражданской войны. До революции в каждой церкви велись исповедные ведомости — в них отмечалось, кто ходили или не ходил в церковь — по сути, это были посемейные списки, но их после революции массово уничтожали как пережитки прошлого. А самый благополучный с точки зрения сохранности информации район — это Тарбагатайский.

— С 1918 года в метрических книгах все стали записываться просто как граждане такого–то селения — сословное деление было отменено, и это сейчас сильно осложняет поисковую работу.

— У меня в Ташелане прадед и прабабушка были старообрядцем, а по переписям он проходит как осёдлый инородец — то есть, крещёный бурят. На старых фотографиях мужская часть семьи в бурятских дыгылах и ичигах, а женская часть семьи — в семейских кичках. Есть несколько таких сёл и деревень, где наблюдалась такая смесь — это Ташелан, Хасурта, Унэгэтэй и другие — сюда в своё время пришли старообрядцы и покрестились буряты — все смешались и буряты, как писали, были «совращены старообрядцами в раскол».

— Я всегда говорю, что достоверность семейных легенд составляет 15 процентов, не больше. Часто говорят — мой предок был политическим ссыльным, он поляк с еврейскими корнями, а потом выясняется, что он был сольвычегодским крестьянином, который пришёл сюда вслед за казаками и всю жизнь здесь прожил.

— С бурятскими родословными есть определённые проблемы — во–первых, сохранность документов, во–вторых, что касается восточных бурят, то у них очень большой пласт документов на старо–монгольском языке — для меня это проблема, а переводчики очень дорогие. И в–третьих проблема в том, что каждое поколение меняло фамилию, которая фактически была именем отца, и если у тебя выпало только одно звено, ты никогда всю цепочку не восстановишь. Плюс этническая Бурятия большая, и до 1917 года около 65 процентов бурятского населения проживала в сегодняшней Иркутской области, и там тоже своя специфика — очень много крещёных и много шаманистов. Кстати, в начале ХХ века фамилии у бурят стабилизировались и перестали меняться с каждым поколением. Территория современной Бурятии в разное время относилась то к Иркутской губернии, то к Забайкальской области, и если по нашим родословным по Селенгинской, Хоринской Агинской работать не очень люблю, потому что там очень много документов на старомонгольском языке и крещёных гораздо меньше, то за Иркутскую область я берусь гораздо охотнее — у меня в Иркутске есть друг и коллега — он один из двух главных специалистов по западным бурятским родословным, и мы друг другу помогаем. Кроме того, там искать проще — буряты там, как привило, большей частью, либо крещёные, либо троеверцы — это когда буддист покрестился, получил трёхлетнюю налоговую льготу, красную рубаху и пошёл к шаманам совершать обряд.

— Тунка всю жизнь была в Иркутской губернии — в Бурятии есть часть документов по Тунке, но приходится всё время нырять в Иркутский архив — благо, у них есть удалённый доступ к части документов, и я, например, могу посмотреть метрические книги иркутских и тункинских церквей.

— Из–за того, что территорию современной Бурятии в 1860 году отнесли к Забайкальской области, очень много документов оказалось в Чите, а там сейчас большая проблема с людьми, которые могли бы поискать для тебя информацию в архивах. Приходится самому ездить туда и сканировать исповедки, метрические книги, ревизские сказки — у меня сейчас на домашнем компьютере целая база информации, и я, не выходя из–за стола, могу отследить семью и её корни.

— Наш архив сейчас тоже готовится к удалённому доступу — серверы уже поставили и обещают уже в третьем квартале обеспечить платный удалённый доступ к архивным документам. Кстати, к архивным документам применима известная шутка — «Угадал все буквы, но не смог прочитать слово». Почерки разные, написания разные, сохранность документов разная — далеко не все могут читать их, и не у всех есть столько времени. Я считаю, что наш архив работает достаточно хорошо, и у меня есть, с чем сравнивать — например, иркутяне давно выложили документы в удалённый доступ, но они начали работать с «Яндекс Архивом», а я считаю, что это была ошибка. Скоро они тоже перейдут на удалённый платный доступ, но именно через свой сервер. А Чита ещё пока находится в восьмидесятых годах XX века, хотя единиц хранения у них гораздо больше, чем у нас — у них мало и оцифрованных документов, и медленный процесс сканирования, и другие проблемы, но правда они обновили сайт, сделав сквозной поиск и наконец выложили описи фондов. В Иркутске же ты в архив не попадёшь просто так, как у нас — там один день в неделю раз в месяц записывают на следующий месяц. Правда, в Иркутской областной библиотеке есть компьютеры с доступом к оцифрованным документам, но из Улан–Удэ туда не наездишься — у нас в этом отношении всё гораздо проще и можно в любой момент попасть в читальные залы архива. У нас их два и оба находятся на площади Советов — один советского периода в здании правительства и один дореволюционного периода — в здании Народного Хурала.

— Чаще всего с запросами о составлении родословной обращаются те, кто не живёт в Бурятии, и им проблематично сюда приехать. Было и несколько наследственных дел, когда нет прямых наследников — люди ищут двоюродную, троюродную и так далее родню, а в Тунке я искал человека 1883 года рождения — от этого общего предка пошло раздвоение, по прямой линии никого нет, а надо было доказать, что эти две линии родственники друг другу, и мы это доказали. Чаще всего в поисках фигурируют Тарбагатайский, Кяхтинский, Хоринский, Кабанский, и чуть меньше Джидинский и Закаменский районы.

— Минусы работы по поиску родословных — страдают глаза и спина после многочасовой работы за компьютером или с архивными документами. Лупа — главный прикладной инструмент, без неё никак. Я даже один раз, как Бастрыкин, рассматривал через лупу экран компьютера — и помогло! Это был выгоревший текст на оцифрованном документе — когда его увеличиваешь на компьютере, то он расплывается, уменьшаешь — ничего не видно. В итоге я его увеличил до того момента, когда он ещё не начал расплываться, достал лупу, и только так прочитал, что там было написано. Есть люди, которые просто не могут работать в архивах, потому что у них аллергия на бумажную пыль и грибок. Кстати, сейчас я пишу столько, сколько в жизни своей не писал — даже в школе — из–за этого у меня стали болеть локти и сухожилия, и дома всё завалено исписанными тетрадями в 48 листов. Иногда просидишь в архиве восемь часов, придёшь домой — надо отчёт писать, а сил нет, как будто вагон с углём разгрузил.